Добрый царь Ашока - Страница 33

– Глупости! – презрительно возразил Самади. – Наша опора не сирые и убогие, а богатые и сильные. Если мы вернём им землю, они поддержат нас, и тогда царь уже ничего не сможет с нами сделать.

– Ты по-прежнему боишься его? – Кумари искоса взглянула на царевича.

– Вот ещё! – фыркнул он. – Просто мы обязаны быть осторожными, ведь рано или поздно он вернётся.

– Не бойся, я всё возьму на себя, – по своему обыкновению царица, как маленького, погладила его по голове.

– Но я… – царевич недовольно отстранился и хотел что-то возразить, однако его перебила рабыня, с испуганным лицом вбежавшая в зал.

– Царь! Царь! – закричала она. – Царь вернулся!

– Ну вот, накликали, – стараясь быть спокойной, проговорила Кумари и быстро убрала карту и рисунки в шкафчик, что стоял рядом. – Иди, скройся где-нибудь, – велела она сыну, – царь не должен тебя видеть.

– Я пойду на конюшню и прикажу оседлать коней, – отозвался Самади, поспешно направляясь к задней двери. – На всякий случай. Для меня и для тебя.

– Нет, кони нам не понадобятся ни в коем случае, – сказала Кумари. – Иди, лучше, к визирю, сообщи ему о приезде царя.

– Да, лучше к нему, – раздался голос Самади уже из-за двери.

Кумари вздохнула, поправила волосы и выпрямилась в кресле. Вот парадные двери с треском распахнулись, и в зал влетел потный и пыльный Ашока; он был разъярён, его глаза метали молнии.

– Встать! – крикнул он от порога. – На колени перед великим царём, правителем империи!

Кумари покорно встала с кресла и опустилась на колени. Ашока подошёл к ней и размахнулся.

– Бей, – сказала она, поднимая голову и бесстрашно глядя ему прямо в глаза. – Если ты не боишься уронить честь, оскорбить своё мужское достоинство и опорочить царское имя, – бей!

Рука царя дрогнула; скрипнув зубами, он выругался, как последний бродяга, и отвернулся от Кумари. Постояв так некоторое время, он вновь обернулся к ней и, растягивая слова, произнёс:

– Я слушаю твои объяснения.

– Ты сам знаешь их, – возразила Кумари, не поднимаясь с колен.

– Я хочу услышать от тебя, – тяжёлым басом произнёс Ашока; видно было, каких усилий стоило ему сдерживать себя.

– Что же, я объясню, – ровно и спокойно проговорила Кумари. – Когда ты последний раз делил со мной ложе?

– А это при чём? – угрюмо буркнул Ашока.

– Ты мой муж перед богами и людьми, а я твоя жена, – но можешь ли ты сказать, что выполняешь свои супружеские обязанности? Я говорю не только о брачном ложе – много ли внимания ты оказываешь мне, часто ли даришь подарки, интересуешься ли моим здоровьем, волнуют ли тебя мои переживания? – всё так же спокойно говорила Кумари. – Ты настолько пренебрегаешь мною, что преподносишь дары своим наложницам, а не мне.

– Это неправда! – с обидой сказал Ашока.

– Когда ты завоевал Ориссу, тебе достались несметные сокровища: ты пустил их на свои прихоти и на своих наложниц, – возразила Кумари. – Не лги мне, великий царь, не унижай себя ложью.

– Откуда ты взяла? Откуда ты вообще узнала про сокровища? – проворчал Ашока.

– Это моё дело, – ответила Кумари. – Но разве это не так?

– Нет, – сказал Ашока, – сокровища пошли на благие цели, я ничего не дарил наложницам. И чтобы ты знала, у меня уже давно нет наложниц, – с тех пор, как я…

– Я не упрекаю тебя наложницами, – перебила его Кумари. – Как мужчина и как царь ты имеешь право на них. Я говорю о твоём пренебрежении мною, твоей женой.

– Но… – хотел возразить Ашока, однако Кумари опять перебила его:

– Послушай меня, царь, – ведь ты же хотел послушать меня, – её глаза сверкнули не меньше, чем глаза Ашоки. – Вспомни, когда ты взял меня в жёны, ты ещё не был царём и никто не решился бы предсказать тебе великое будущее. Твои братья сражались против тебя, твоя жизнь висела на волоске; сколько раз мы должны были спасаться бегством! Помнишь ту бурную ночь, когда в дождь и грозу, мы бежали из города, и не было никого, кто мог бы защитить нас? Я прижимала к груди маленького сына, я закрывала его промокшим покрывалом; мне было тяжело, мои ноги скользили по грязи, мои силы были на исходе, но произнесла ли я хоть слово упрёка? Пожаловалась ли я на свою судьбу? Молчишь?… Я могла бы напомнить тебе также о многих других таких случаях, но, уверена, что ты тоже помнишь их… Столько лет я всегда и во всём поддерживала тебя, – а что получила взамен? Холодную постель, одиночество и тоску. Но я вытерпела бы и это, ты не услышал бы от меня упрёков и теперь, однако я не могу видеть, как ты губишь то, что было создано таким трудом, как ты лишаешь нашего сына надежды, как он теряет царствование, ещё не получив его. За что ты так обошёлся с нами, почему ты так жесток?

– Я пытался тебя рассказать, но ты не хотела слушать, – мрачно сказал Ашока.

– Я и сейчас не собираюсь! – воскликнула Кумари и голос её впервые прервался от волнения. – Зачем мне слушать о твоих несбыточных мечтаниях, о тех бреднях, которые лишь разрушают привычный порядок жизни? Не губи нас и себя, – вернись на землю, царь! Отбрось свои небесные фантазии; стань снова великим правителем государства, заботливым мужем и отцом. Неужели я так много у тебя прошу? – в глазах Кумари блеснули слёзы.

– Ты просишь то, что я не могу исполнить. Я не могу стать прежним Ашокой, – ответил он решительно и сурово.

– Тогда уйди, – Кумари поднялась с колен и встала перед Ашокой. – Заклинаю тебя нашей былой любовью, нашим сыном, всем хорошим, что у нас было, всем, что мы перенесли; заклинаю тебя судьбой твоей страны и твоего народа, – уйди, царь, переставший быть царём! Уйди, пока твоя держава не рухнула, а твои близкие не погибли!